Тюрьма и Воля. Новая книга Ходорковского

Ходорковский открыто рассказывает обо всём, что было с ним и страной за последние 23 года.

Отрывки
(по понятным причинам привожу только высказывания Ходорковского, поскольку третьих лиц мы уже наслушались):

Драка.
К выступлению 19 февраля 2003 года на встрече с Путиным по вопросу коррупции меня «сподвигли» интересы бизнеса. Ключевых проблем было две: чиновники оборзели и стали требовать гигантские, многомиллионные суммы прямо себе в карман, а не на какие–либо гуманитарные или политические цели, как было раньше.
Однако можете не верить, но проблемы бизнеса стали не единственной причиной моего демарша. Крайнее беспокойство вызывал факт, что коррупция стала превращаться в системную.
Что я под этим понимаю?
Любая коррупция – плохо. Но когда она сопровождает обычные, нормальные бизнес–решения, «отщипывая кусочек» от прибыли, ситуация не является критичной. Гораздо хуже, когда масштабы коррупции, размер коррупционных поборов вырастают настолько, что бизнес–решения принимаются, исходя, во–первых, из коррупционной составляющей.
Но и это лишь промежуточная стадия. Полностью системной коррупцию я называю тогда, когда она становится целью бизнес–проектов. Их единственным реальным смыслом.
Идет ли речь о дороге, трубе или месторождении – они лишь предлог для очередного «распила». Такая коррупция не тормозит, а уничтожает экономику.
Собственно, это я и пытался донести до президента.

В то же время против направления в политике, олицетворением которого стал Сечин, я «играл» осмысленно.
Постарайтесь понять: деньги, акции – все это, конечно, важно. Но 15 лет мы шли к демократическим ценностям, рисковали всем, в том числе – жизнью. Ошибались, спотыкались, спорили, однако были едины в видении – куда идем. Идем к современному демократическому государству, к европейским ценностям.
И здесь вдруг появляется сила, пропихивающая неприкрытую азиатчину, полицейское государство, «совок». Я никак не мог на такое согласиться.
Ни за какие деньги.

Ключевое расхождение между мной и Путиным – в предпочтении механизма госуправления и в видении будущего.
Он полагает предпочтительной вертикаль власти. В реальности включающую в себя и законодательную, и судебную. Он полагает независимые от такой власти общественные институты лишним, усложняющим элементом системы. Он верит в ручное управление и не верит в правовое государство.
Я считаю, что это – архаика. Современное государство, если хочет быть конкурентоспособным, должно иметь более сложную структуру.Он верит, что путем мобилизации, контроля, порядка можно создать страну, которую будут уважать соседи и где граждане будут сыты, а значит – довольны.
Я убежден, что это верно для отары овец или для общества, похожего на отару овец. Но мир изменился, и сегодня главное – умение разбудить инициативу, творческий потенциал каждого человека, а потом использовать получившуюся энергию в общем интересе.
Я называю такую модель «управляемым хаосом». В бизнесе все эффективные предприятия функционируют по этому принципу. Так же устроены все современные постиндустриальные государства. Такое устройство комфортно для думающего, инициативного человека. Для него «сытость» – естественное состояние. И он стремится к большему.
Подчиниться же тому, с чем не согласен, что считаю вредным, – никогда, если у меня нет обязательств. А у меня их перед Путиным не было.

Просто с какого–то момента начинаешь понимать: попал в плен к инопланетянам. Они – не враги, не фашисты, просто «чужие», с похожей внешностью. Говорить с ними не о чем. И успокаиваешься.
Со временем я стал воспринимать тюрьму, суды, следователей как явления природы, которые можно изучать, но на которые не нужно эмоционально реагировать.
Ни прокуроры, ни Путин с Сечиным сильных эмоций не вызывают. Как осенний дождик: неприятное явление природы, не более того.

Я русский. Совсем. Многие упрекают, когда я говорю, что ощущаю себя русским. Некоторые, как я понимаю, считают отказ от еврейства предательством. Но я никогда не воспринимал себя евреем. Если и была какая–то национальная самоидентификация (кроме советской), то только в качестве русского. И отца я никогда не воспринимал человеком иной нации, чем всех остальных, окружающих меня людей. Он, по–моему, и сам себя так не воспринимал. Он же послевоенный московский беспризорник. Какое там «еврейство». Я люблю ледяную водку, строганину, пельмени со сметаной, котлеты, борщ. Тонкой интриге предпочитаю открытую драку, многовековым конфликтам – быстрые ссоры и столь же быстрый мир.

источник