«Я не понимаю, почему судья против нас» Как российско-швейцарская семья боролась за право усыновить больного ребенка

Как российско-швейцарская семья боролась за право усыновить больного ребенка

Ренат И. и Иван Пошон в Волгограде Фото: Елена Алексеева-Пошон

Волгоградский областной суд 3 декабря 2013 года отказал россиянке Елене Алексеевой-Пошон и ее швейцарскому мужу Ивану Пошону в усыновлении ребенка из местного детского дома. Четырехлетний Ренат болен артрогриппозом с почти полной атрофией функций конечностей. Несколько лет назад Пошоны уже взяли из того же Волгоградского детдома тяжелобольного ребенка — девочку с двойной рото-глазной расщелиной. С помощью нескольких пластических операций ей восстановили лицо; теперь она посещает швейцарскую общеобразовательную школу, знает русский и французский языки. Однако Ренат пока останется в детдоме. «Лента.ру» поговорила с Еленой Алексеевой-Пошон и попыталась выяснить, почему ей отказали в новом усыновлении.

Мотивируя свое решение, волгоградская судья Светлана Жданова сослалась на новые российские правила усыновления для иностранцев. Они вступили в силу летом 2013 года и ввели фактический запрет на усыновление детей в страны, легализовавшие однополые браки. Судья решила, что Швейцария — одна из таких стран, хотя местные геи и лесбиянки могут заключать лишь гражданские партнерства, не имея законодательной возможности совместно усыновлять детей. Елена Алексеева-Пошон, которую Ренат И. четырех с половиной лет уже называет мамой, теперь рассчитывает на апелляцию в Верховном суде. К ней она и ее муж «подготовилась до зубов» — даже заручились поддержкой швейцарского правительства.

«Лента.ру»: Как вы попали в Швейцарию?

Елена Алексеева-Пошон: Я в свое время уехала в Женеву по работе, через год познакомилась со своим теперешним мужем. Как ни странно, его зовут Иван ― такое вот оригинальное швейцарское имя. До замужества я работала в цирке, клоунессой; сначала ― в Санкт-Петербургском Цирке на Сцене, потом выезжала с другими коллективами на гастроли. У меня характер независимый, я не хотела свою трудовую книжку сдавать, сама по себе была девочка. В Швейцарию я поехала клоунессой в местный цирк. Сама нашла контакты, сама вышла на директора местного цирка, сама французский язык выучила.

Муж пришел на ваше выступление?

Да, совершенно случайно. У меня был номер с дрессированными собачками чихуахуа, они по мне карабкались и из карманов вылезали ― немножко акробатики, немножко хулиганства. Муж, как меня на манеже увидел, сразу к нам прицепился, ездил с цирком по всем городам и весям, по всей Швейцарии катался с нами. В любую свободную минуту прибегал с цветами и убедил меня выйти за него замуж, хоть профессионально мы с ним никак не совпадаем: он инженер, доктор физико-математических наук. Мне пришлось оставить работу, о чем я сейчас, конечно, жалею временами, потому что ностальгия ест. С другой стороны, я профессию не забросила: мы с русскоязычными девочками из Женевы организовали ассоциацию помощи российским сиротам, устраиваем разные мероприятия, жертвуем большую часть доходов детским домам. На этих мероприятиях я и выступаю.

Сколько у вас приемных детей?

А я детей по такому признаку не делю, только на девочек и мальчиков, или на старших и младших. У нас с мужем куча детей от первых браков ― три штуки на двоих. Вот это ― старшие. Младших ― две девчонки, Таня и Соня. Таня ― приемная.

Татьяна Пошон с сестрой Софьей в Швейцарии Фото: Елена Алексеева-Пошон  

Почему вы решили ее удочерить?

Усыновители обычно говорят: «Не приведи бог вам полезть в базу данных по отказным детям, это всегда плохо кончается». С Таней была абсолютно фантастическая история. В 2007 году я обсуждала российских сирот на одном из форумов с девочкой из Волгограда. Она мне пишет: «Да за сиротами в России очередь из усыновителей стоит!» А я к тому моменту сколько-то крутилась в этой теме, поскольку наша ассоциация уже работала. Я знала, что никаких очередей за сиротами нет. Я ей пишу: «Вы откуда? Из Волгограда? Сейчас я вам покажу список волгоградских сирот, которые никому не нужны». Открываю сайт, и вываливается совершенно страшная фотография девочки Тани, у которой полная слепота и двусторонняя рото-глазная расщелина. Потом я минут пять безуспешно ловила крестик в углу экрана, поскольку это зрелище было невыносимым.

Дальше я начала саму себя спрашивать: «А что это было? Это же в базе данных находится, значит, это ребенок!» Отдышалась, открыла ссылку заново, подумала: «Ну, не убьют же меня в волгоградском доме ребенка, если я им по телефону позвоню и помощь предложу». В глубине души я была уверена, что девочки уже нет в живых, потому что это невозможно, чтобы такой ребенок долго жил. А она оказалась живой, но на грани смерти: в два года весила шесть килограммов, оперировать в Волгограде ее никто не брался. Я стала присылать в дом ребенка поильники для детей с лицевыми расщелинами, мои московские друзья ускорили для Тани получение квоты в Научно-практическом центре челюстно-лицевой хирургии в Солнцеве, а когда девочку положили на операцию, я прилетела к ней из Швейцарии. После всех пластических операций, после частичной реабилитации я стала с ребенком общаться. Таня боялась обращенной к ней речи, рук боялась до смерти ― видно, ни за чем хорошим ее из кроватки не вынимали. Вы поймите меня правильно, я ни в чем не упрекаю персонал дома ребенка в Волгограде: они прекрасные люди и детей любят, но сама система, в которой живут больные дети, мягко говоря, далека от совершенства.

Я поняла, что удочерить ребенка мы сможем, условия позволяют. Если совсем невыносимо будет, помощника возьмем. Тогда еще не было этой истерии по поводу запрета на иностранное усыновление, суд прошел легко и просто, без сучка и задоринки: два часа длилось заседание, потом мы, довольные, уехали и Таню с собой увезли. Это было в 2009 году.

Честно сказать, мы бросались в эту прорубь с разбегу, не зная, что нас ждет: в самых смелых мечтах я надеялась вытащить Таню до уровня «ходить на горшок и ложку держать», вот и все. Тогда мы не знали, что в Швейцарии очень хорошо отлажена система детской реабилитации ― государство целиком берет на себя страховку по инвалидности, Тане бесплатно делают пластические операции, на дом приходят эрго-терапевты, которые учат дочь перемещаться в пространстве с тростью, я вожу ее к логопеду. Сейчас Тане шесть лет, она с сопровождением ходит в обычную школу, отлично учится, одинаково хорошо говорит по-русски и по-французски.

Когда вы решили усыновить второго ребенка?

В 2011 году. Периодически дети из волгоградского дома ребенка приезжают на госпитализацию в детский ортопедический институт имени Турнера в Питере. Я их навещаю, когда приезжаю в город по делам — документы сделать, паспорт продлить. И вот я случайно приехала в больницу с памперсами, когда туда привезли мальчика Рената, больного артрогриппозом. Мое первое впечатление было таким чудовищным, что я даже представить себе не могла, что мы его усыновим ― хотя, теоретически, мы с мужем были готовы к тому, чтобы взять еще одного ребенка, желательно, мальчика.

Ренат И. и Елена Алексеева-Пошон Фото: Елена Алексеева-Пошон

Каким было ваше первое впечатление от Рената?

Он выглядел глубоким аутистом. Я подумала: «Ух, какой тяжелый мальчик!» Он смотрел сквозь людей, было невозможно поймать его взгляд, он не реагировал на свое имя, он не реагировал ни на что вообще. Сидел абсолютным чурбачком, ему подсовывали подушки, чтобы он на сторону не заваливался. Руки у него не двигались в принципе, ноги двигались, но коленки были вывернуты наружу, как у кузнечика. Когда его брали на руки, он запрокидывал голову, закатывал глаза и широко открывал рот ― дурак-дураком, что называется. Я представить себе не могла, как его можно вытащить из этого состояния. Потом я раз пришла с памперсами, два, на третий раз с его няней стала о чем-то хихикать, на четвертый повернулась, и поймала совершенно осознанный взгляд Рената. Тогда я стала его тормошить, он оттаял, и стало понятно, что его нужно усыновлять.

Вы не боялись брать в семью второго тяжелобольного ребенка?

Тут вот какая штука: эти дети, когда вырастают, дают тебе гораздо больше того, что ты в них вкладываешь. Когда обычный ребенок рисует каракули, мамы бегают, вывешивают картинки на разных форумах: «Смотрите, какая елочка!» И все ахают, ручками от радости всплескивают. А когда ребенок, который с виду «не мышонок, не лягушка, а неведома зверушка» перевоплощается в цветочек, воздается больше в тысячу раз.

Когда вы окончательно поняли, что готовы усыновить Рената?

Примерно через полгода после первого знакомства. Мы созванивались с врачами волгоградского дома ребенка, в котором жил Ренат, обсуждали установку аппаратов на ноги ― в принципе, их может оплатить и государство, но оно это делает, когда у ребенка с артрогриппозом коленки на спину начинают заворачиваться. А тут надо было действовать быстро, установку аппаратов оплачивали мы с мужем, и нянечки мне как-то сказали, что из Питера им вернули совершенно другого ребенка, настолько у Рената состояние улучшилось. Тогда я решила: «Все, забираем».

Сколько времени вы оформляли документы?

Два года. При этом и в российском Министерстве образования, и в доме ребенка, и в волгоградской опеке все были уверены, что никаких проблем не будет, Рената мы заберем: мы соответствуем профилю усыновителя, у нас в полном порядке отчеты по первому усыновленному ребенку, никаких нареканий не было. В детдоме ребенку сходу представили нас с мужем как «папу с мамой», а когда нас утвердили в качестве усыновителей, Ренату стали упорно говорить: «А вот и папа с мамой приехали, ты сейчас с ними гулять пойдешь, а потом на самолете полетишь!»

Когда дело об усыновлении Рената поступило в суд?

В июле 2013 года (дело было передано в суд 20 сентября, до этого Елена и ее муж собирали документы ― прим. «Ленты.ру»), причем в тот же волгоградский областной суд, где принимали решение об усыновлении Тани. Никаких подвохов я не ждала: да, уже вступил в силу «закон Димы Яковлева» (закон об усыновлении российских сирот гражданами США — прим. «Ленты.ру»), но мы же не американцы! Стало ясно, что дело пахнет порохом, когда суд стал бесконечно требовать документы о правах ЛГБТ в Швейцарии. Но даже тут я нервничать особенно не стала, поскольку в Швейцарии однополые браки законодательно запрещены, а отдельной статьей семейного кодекса прописано, что однополые пары, проживающие в гражданском браке, не имеют права на усыновление. Эта статья, я бы сказала, дискриминационная, по этому поводу в Швейцарии проходят многочисленные акции протеста, но нам этот запрет, в случае с усыновлением Рената, должен был помочь.

Но не помог.

Да. В отказном решении областного суда города Волгограда черным по белому написано: «Принимая во внимание то обстоятельство, что заявители являются гражданами государства, в котором разрешены однополые (гражданские) партнерства, а также то, что законодательство Швейцарии допускает возможность переустройства усыновленного ребенка в другую семью… в удовлетворении заявления об усыновлении отказать». И судья [Светлана Жданова] перед каждым заседанием куда-то бегала: я думаю, часами с каким-то начальством созванивалась. Несмотря на это, когда она начала оглашать [решение], мы все были настолько уверены в успехе своего предприятия, что даже толком не слушали. Рядом с моим мужем сидела переводчица-синхронистка, она мужу в ухо бубнила все, что судья говорит. И вот зачитывают наши положительные характеристики и другие бумаги с благосклонным уклоном. Переводчица по инерции мужу переводит: «Заявление об усыновлении удовлетворить», а я-то слышу «Отказать» и чуть не падаю на пол. Тут Иван понял, что что-то пошло не так, да и переводчица закричала: «Отказать, отказать!»

Ренат И. в доме ребенка в Волжском (Волгоградская область) Фото: Елена Алексеева-Пошон

Ренат знает, что вы не сможете его усыновить?

Думаю, догадывается. Ему четыре с половиной года, он уже понимает, что стряслось что-то нехорошее. Перед отъездом я заходила к нему в слезах и соплях, меня всю трясло. Он был каменный, совсем как в тот раз, когда я его в Питере увидела. Когда его выдрали у меня из рук, он орал: «Мама, нет, нет!» Вот и все.

Вы подали апелляцию в Верховный суд?

Да, готовим.

Что вы будете делать, если вам и там откажут?

Мы подготовились до зубов, подключили правительство Швейцарии. Я не знаю что делать, если нам откажут, я не понимаю, почему судья против нас как усыновителей. Я вот смотрела на нее: нормальная женщина, детям своим сказки на ночь, наверное, рассказывает.

От идеи усыновить Рената вы не отступитесь?

Нет, как же можно? Была мама, и нет ее больше, да?! Он же все понимает, он просто ляжет, и умрет, я на сто процентов в этом уверена.

http://lenta.ru/articles/2013/12/17/adopti...