«Театр, литература, которые не говорят за своё время, не представляют ценности»

Почему итальянцы голосуют за Берлускони? Лауреат Нобелевской премии пророчит катастрофы

Драматург Дарио Фо, лауреат Нобелевской премии, рассуждает об экологии, о Боге и вере, о театре и зрителях, о жене и о Нобелевской премии, а также о том, почему итальянцы голосуют за Берлускони.

Итальянский сатирик, актёр, драматург, сценограф, руководитель театра и почётный мим всенародного колледжа шутов и паяцев содержит указательный палец правой руки в броуновском репертуаре.

Пока он на сцене, он тычет в меня, в тебя, в себя, налево, направо. Он тычет вперёд и назад, в землю и в небо. За указательным пальцем раздуваются уши. Двойной подбородок вырастает в тройной. Он тычет в пол, потолок, во что-нибудь тычет.

При этом говорит, говорит, говорит. Тепловое бурление слов вулканирует в зал. Смехолава накрывает мозги, а следом и души. Зал давится в коликах, корчится в рожах. Хрипит, улюлюкает, горланит, скворчит. И хлопает, хлопает, хлопает...

В теории случайных процессов это бурление называется гений. А на практике — всё тот же мальчишка, который кричит: «А король-то, граждане, голый! Не видите? Голый!» Да, да, кричит и сейчас. В свои 83.

Итак, Дарио Фо. Ключевая фигура театральной Европы за последние лет пятьдесят, без которой современный театр был бы другим.

Политическая сатира, арлекинад, буффонада, гротеск, commedia dell’arte, Мистерия-буфф на тридцати языках и ещё полсотни спектаклей на пятистах театральных подмостках в год в пятидесяти странах мира. Это всё Дарио Фо. Но главное — его шутовство, обращённое на критику власти. И его концепция власти как шутовство.

Где власть, там политика. Где политика, там лицемерие. Где лицемерие, там надувательство. Где надувательство, там недовольство. Где недовольство, там боль. Где боль, там страдание. Где страдание, там трагедия. Где трагедия, там одиночество. Где одиночество, там искусство. Где искусство, там протест. Где протест, там свобода. Где свобода, там жизнь. Где жизнь, там художник. Где художник, там, к сожалению, власть.

Художник под прицелом у власти и власть под прицелом художника — это тоже Дарио Фо.

Пока Фо в Копенгагене, перед тем как подняться на главную литературную сцену страны в Королевском зале Королевской библиотеки, он и его жена, актриса Франка Раме, а вместе — первая театральная пара Италии, пришли в Национальный музей, чтобы ответить на вопросы фанатов, которым не достались билеты на вечер.

Об экологии

Собственно, Фо в Копенгагене не за тем, чтобы ставить спектакль, но чтобы поддержать свою протеже. Её, экологию.

Госпожа экология может гордиться: Фо взял её под крыло за много лет до того, как это сделали учёные и активисты Гринписа. И сейчас Фо так много о ней говорит, что журналист крупнейшей газеты не выдерживает и скучно вздыхает: я театральный критик, в этой теме для меня ничего, лучше б газета прислала редактора по экологии. Фо смотрит с сочувствием на журналиста и ничем не хочет помочь. Критик, который считает театральную тему важнее — важнее того, о чём Фо сейчас говорит, — ещё может быть талантливым критиком, но человек — никакой.

«Нашей планете сейчас не так хорошо! — обращается к зрителям Фо. — Папы римские и кардиналы талдычили сотнями лет, что приближается конец света, но теперь, когда это факт, что они делают?»

Последнюю пьесу Фо — «Апокалипсис пока отменяется, добро пожаловать, катастрофа» — сейчас играют на крупнейших стадионах Италии.

Действие происходит в Милане, где внезапно заканчиваются энергоресурсы и жители переживают панический страх из-за изменений в образе жизни. Чтобы спастись, им нужно найти новый энергокапкан и новые способы жить и строить общество и экономику.

«Когда придёт катастрофа, — пророчит зрителям Фо, — нам придётся серьёзно задуматься, а до тех пор никто не почешется. Растущие цены на нефть показывают, что мы приближаемся к хаосу. Когда источники нефти иссякнут, мы вернёмся в каменный век. Да-да, в каменный век. На машинах ездить не будем, даже лампочку не сможем включить. Нам придётся начать всё сначала. Пересядем на велосипеды. И даже в мелочах у нас переменится: например, когда не будет кофейных машин, чашку кофе придётся заказывать. И фабрики позакрываются. И транспорт заглохнет...»

«Впрочем, вы, датчане, переживёте, — махает рукой на зрителей смеющийся Фо, — у вас же велосипеды!»

И дальше — серьёзно:

«Я считаю, все люди обязаны услышать посыл и подумать, как с этим справляться. Знаете, что меня раздражает больше всего в последние годы? Мне нравится путешествовать поездом, поскольку там я болтаю с людьми. Я начинаю рассказывать, как всегда, анекдот, а когда толпа умножается, перехожу к экологии. И вот тут люди начинают сбегать. В итоге я остаюсь в кружке из четырёх старушенций, а эти сидят потому... ну потому что глухие».

«Сами итальянцы что-нибудь делают?» — спрашивают зрители Фо.

«Да ничего! Государство делает мало! Церковь вообще ничего! Папа римский занят только своим гардеробом. Любит особенно розовое и светло-зелёное. При этом отдельные фанатичные его почитатели всё ещё верят, что он отправляется в кровать с Всевышним».

«Папа римский говорит обо всём... обо всём что угодно... кроме того, что имеет значение. Будто все мировые проблемы можно решить молитвой! Люди, ну хватит уже кивать и надеяться на небожителей! Пора взять на себя ответственность».

О вере

На вопрос «Вы верите в Бога?» Фо отвечает, что он атеист, «религиозный такой атеист», и, когда публика своё отсмеялась, добавляет всерьёз:

«Я не верю ни в Бога, ни в жизнь после смерти. Но у меня есть религиозное чувство, в том его смысле, что я верю в таинство и чудо природы. Но когда человек умирает — человек умирает. Если кто-то живёт после смерти, то только в воспоминаниях, оставленных после себя. Если вы в состоянии сказать или сделать такое, что достойно воспоминаний, вы рискуете прожить немножечко дольше — в человеческой памяти».

О театре и зрителях

Дарио Фо вырос в провинциальной итальянской семье с антифашистскими взглядами, где оба родителя активно участвовали в движении Сопротивления. Отец спасал еврейских учёных от концлагерей, контрабандой перевозя их в Швейцарию. Мать ухаживала за ранеными партизанами.

Во время и после войны Дарио Фо изучал живопись в академии искусств в Милане и архитектуру в политехническом, но бросил незадолго до окончания.

«Да, я изучал архитектуру и живопись, — делится Фо, — но поддался личному кризису. А будут ли картины мои продаваться? Мода на живопись так быстро меняется. Архитектура погрязла в коррупции. Мне не хотелось в это входить. Мне хотелось протестовать. Оказалось, театр хорош для протеста. К тому же здесь были люди, которым нравилось слушать меня».

«Зритель — вот мой мотор и мой режиссёр, — объясняет Дарио Фо. — Я считываю реакцию зрителей на свои слова и на жесты и соотношу всё, что я говорю и выполняю на сцене, с тем, как громко и долго мой зритель смеётся, или по молчанию и выражению лиц. Годами я пользовался определёнными жестами, не зная, как это выглядит со стороны. Когда через несколько лет я посмотрел телевизионную запись одного из моих спектаклей, я подумал: «О боже, это нужно увидеть, неужели всё именно так?» Впрочем, хотя я не знал, как выгляжу в зеркале, я всё время чувствовал это по зрителю, по тому, как он принимает. Всё, что я творю и вытворяю на сцене, — я делаю это вместе со зрителем…»

О власти и о политике

Без критичного голоса художник как без колонковой кисти — рапиры: уже не художник, а больше маляр.

Впрочем, последнее — не о Дарио Фо. На вопрос, когда театр считать политичным, Фо (которого запрещали, подвергали цензуре, травили в газетах, избивали на улице, сажали в тюрьму, у которого даже похищали жену) отвечает:

«Театр всегда политичен! Всё, что является частью истории человека, становится частью политики».

Фо приводит в пример пьесу 2003 года «Двуглавая аномалия». В народе её прозвали «Путинские мозги».

Во время покушения на итальянского премьер-министра Сильвио Берлускони погибает находившийся рядом с ним президент России Владимир Путин. Берлускони же ранен в голову, но пока ещё жив. Прибывшие на место врачи вскрывают мозг Путина и пересаживают Берлускони одно полушарие. «Вот это, вот это! Ещё совсем свежее!» — торопит их Фо, который этим спектаклем поставил вопрос: а что если минус помножить на минус, неужели для Италии получится плюс?

Фо вспоминает, что в эпоху Реформации (XVI век) главным местом сопротивления власти, тогда — католической церкви, были театры. Церковь смекнула. В результате гонений более ста театральных трупп были вынуждены покинуть Италию и рассеяться в Германии, Англии, Хорватии, Франции, где вдохнули новое слово в театральную жизнь.

Прошло пятьсот лет, но взаимоотношения театра и власти не изменились. Театры, где ставятся острые пьесы, снова в загоне.

«Государство совершило фантастическое преступление, заморив голодом всю нашу культурную жизнь», — говорит Дарио Фо.

«Музыка, музеи искусств, вся наша культура страдает. Уже нет ничего, что можно назвать политическим театром. Прежде Италия была в авангарде, но теперь это не так, потому что правит цензура. Из-за цензуры расплодилась самоцензура среди писателей и драматургов. Правительство решает, какие программы должны быть на телевидении. Всё сегодня в руках Берлускони. Италия погрузилась в духовный психоз».

Тогда почему итальянцы голосуют за Берлускони?

«Берлускони — самый большой в мире клоун! Но он умно ведёт себя на телеэкране. К тому же, когда человек владеет тремя частными телеканалами и контролирует три государственных, уже не так сложно пробраться и удержаться во власти.

Мне иногда говорят, что итальянцы — недалёкий народ, раз не догадываются, что происходит. Я считаю, что итальянцы — удивительный, одарённый народ, но они и вправду не знают, что происходит. Большинство не читает газет — им хватает и телевизора. Большинство просто не понимает, что происходит».

— Один итальянский сатирик, писатель и театрал Даниэль Лутацци сказал, что сатира — вид боевого искусства, так же как карате. Главное не в том, как сильно ударить, а в том, чтобы точнее попасть, — говорит переводчик Дарио Фо.

«Это очень красивое сравнение, — улыбается Фо. — Нет ничего изящней и легковесней сатиры, но она ранит так глубоко. И это власть раздражает. Лутацци так сильно их раздражает, что ему перекрыли доступ на телевидение, ему сложно поставить спектакли в итальянских театрах. К сожалению, сегодня в Италии всё обстоит именно так. Мы, кто не боится критиковать Берлускони, можем заниматься сатирой и прокричать обо всём, о чём захотим, но у нас крохотный пятачок и наискуднейшие шансы выйти на публику.

Последние четыре года у меня был небольшой доступ на телевидение. Я сделал пять программ о Микеланджело, Рафаэле, Джотто и других мастерах Возрождения, но эти программы выходили в эфир между двенадцатью и половиной второго ночи, когда никто их не смотрит — никто, кроме ночных таксистов и больных бессонницей. Власть преследует критиков, вот так она унижает, она использует свои телеканалы, газеты, чтобы предать их забвению, чтобы создать вокруг них тишину. Только 5% итальянцев читают газеты. А если учесть, что половина из них читает газеты правой ориентации, то наша аудитория всего 2,5%».

О жене

Когда в 1997-м Дарио Фо сообщили о присуждении ему Нобелевской премии по литературе, он сразу сказал: «Половина премии принадлежит моей жене Франке. С другой женщиной я бы не смог сделать всё, что я сделал…»

Дарио Фо и Франка Раме встретились в 51-м, во время репетиций спектакля. Рассказывают, она была настолько красива, что Фо не смотрел в её сторону, это продолжалось пару недель, после чего Франка затащила его за кулисы и прижала к стене поцелуем. После этого они обвенчались.

«Я встретил Франку, когда ей было двадцать, — рассказывает зрителям Фо. — Вы даже не представляете, какая была красавица! Когда она шла по улице, кареты, телеги, весь общественный транспорт останавливался сам по себе. Сейчас ей восемьдесят и она всё ещё невероятно красива! Но не одна красота сразила меня. Меня сразил её ум. И то, что Франка требовала — да, она требовала это всегда, — чтобы мужчины тоже блистали умом!»

«Семья Франки… они были театралами 500, нет, 550 лет. Когда мы встретились, она уже знала всё о театре. Я изучал архитектуру в Милане, но мой успех среди однокурсников (я рассказывал притчи на диалекте своего городка) вдохновил меня на актёрские опыты. Мои представления о театре не ушли дальше того, о чём я читал в гимназии. Например, вся эта риторика об импровизации. Актёр просто выходит на сцену, и Бог посылает ему вдохновение в виде молнии с ясного неба, и тогда актёр начинает. Франка меня научила, что всё это полная чушь! Человек может импровизировать только тогда, когда заранее представляет, что и как хочет сказать, и когда у него солидный профессиональный фундамент».

О Нобелевской премии

— Дарио Фо, — спрашивает зритель из зала, — вы лауреат Нобелевской премии по литературе, хотя и не романный писатель в традиционном понимании слова, но в высшей степени театральный. Как вы думаете, почему премию дали вам?

— Вы только никому не скажите, — подмигивает Фо залу из шестисот человек, — но романы я тоже пишу, просто я их не показываю.

Зал, конечно, хохочет. Нобелевскую премию Фо получил (так записано в шведском дипломе) «за то, что, наследуя средневековых шутов, смело критикует власть и защищает достоинство угнетённых».

Причём «защищает достоинство» — ключевое понятие, достижимая цель. Драматургия, сцена и шутовство — не более чем сподручные средства.

Маэстро ещё раз подмигивает, когда говорит:

«Театр, литература, художественное искусство, которые не говорят за своё время, не представляют ценности».

http://www.chaskor.ru/