При прочих равных, болтаясь по любому городу, лучше использовать в качестве "руководящей и направяющей силы" не глянцевые путеводители, с фотографиями, датами и названиями достопримечательностей, а что-то более живое и художественное. При условии, правда, что город, по которому ты гуляешь, имел счастье и/или неосторожность попасть под колёса мировой литературы.
Информации там, конечно, будет на порядок меньше, но зато так гораздо проще пропустить город через себя. Даты постройки очередного собора всё равно выветрятся из головы через тридцать секунд после прочтения, а вот то, что застрянет на фильтре эмоций останется уже надолго...
Проблема с Венецией в этом плане состоит в том, что для неё пришлось бы брать с собой целую библиотеку (я знаю о существовании налодонников и прочих, не при детях будет сказано, электронно-вычислительных машин, но в этом плане у меня подход непримиримого ретрограда: книга должна быть на бумаге). Редкая писательская птица долетит до середины Большого Канала без того чтобы внести свою лепту в один из двух наиболее популярных литературных жанров этого города: либо "Любовь в Венеции", либо "Смерть в Венеции". Так что сравнивать свои ощущения с книжными там можно на каждом шагу. Не знаю, только что интереснее: совпадать с прочитанным...
...или не совпадать...
Ощущение номер раз: оторопь на ступеньках вокзала.
То есть выходишь из поезда, автопилотно пробираешься через толкотню станции, начинаешь спускаться к улице и зависаешь...
"ну вот я и миллионер..."
Никаких сюрпризов тут нет, всё уже видено тысячи раз на картинах, фотографиях и в фильмах, но сам факт реальности этого места бьёт под дох абсолютно детским восторгом...
"Восемь лет в Венеции я не был...
Всякий раз, когда вокзал минуешь
И на пристань выйдешь, удивляет
Тишина Венеции, пьянеешь
От морского воздуха каналов."
Бунин
"Минут тридцать она стояла на ступенях вокзала, пытаясь совладать с собой, шагнуть и начать жить в этом, театрально освещенном светом лиловых фонарей, сумеречном мире, созданном из бликов темной колыхающейся воды, из частокола скользких деревянных свай с привязанными к ним гондолами и катерками, на фоне выхваченных слабым светом невидимой рампы дворцов, встающих из воды..."
Дина Рубина
"Шлюпки, моторные лодки, баркасы, барки,
как непарная обувь с ноги Творца,
ревностно топчут шпили, пилястры, арки,
выраженье лица."
Иосиф Бродский
...а уже через пол-часа, стоя на палубе вапоретто, переключаешься на обыденно-практический режим восприятия. Ну и что с того, что вместо полустёртой надписи на окне автобуса "В случае аварии вытащить шнур и выдавить стекло" перед носом болтается спасательный круг. Так даже лучше - за свисающие с него верёвки удобно держаться...
"Она стояла у поручня, возле матроса, который на частых остановках ловко набрасывал на деревянную сваю канат, мгновенно вязал морской узел, подтягивая вапоретто к причалу, и через минуту, когда одна толпа вываливалась на набережную, другая торопливо заполняла палубу, так же ловко развязывал узел, — трамвайчик отчаливал."
Дина Рубина
"Они прошли под белым мостом и под еще не достроенным деревянным мостом. Красный мост они оставили справа и миновали первый высокий белый мост. За ним показался черный ажурный мост из чугуна на канале, ведущем к Рио-Нуово, и они миновали два столба, скованные цепью, но не касавшиеся друг друга. «Совсем как мы с ней», - подумал полковник. Он смотрел, как вырывает столбы прибой и как глубоко врезались в дерево цепи с той поры, когда он первый раз их увидел. «Совсем как мы, - думал он. - Это памятник нам. Сколько же памятников стоит нам в каналах этого города!»"
Эрнест Хэмингуэй
Последнюю цитату я помнил хорошо и тут был редкий случай, когда целенаправленно искал возможность сделать к ней фотографию. И не находил... Два столба, скованных цепью не попадались.
Fellow Хэм... Видимо на каждый описанный тобой случай, Венеция подкидывает несколько таких, в которых цепью завязано в один узел больше чем двое. Таких картинок - по три-четыре столба - попадалось много. Что ж, подумал я... Вполне себе жизненно...
Не менее жизненной, впрочем, была и другая щедро предоставляемая Венецией картинка: столбы, стоящие по-одиночке. Проплывая мило одного из них, я достал фляжку и торжественно хлебнул за то чтоб было хорошо с самим собой. Аминь, товарищи...
Трёх дней, которые были изначально отведены на Венецию, явно не хватало. Даже при том, что заранее было решено не заходить никуда внутрь и оставить все дворцы, музеи и соборы на какой-нибудь следующий раз. Город, небольшой по сути город, затягивал со страшной силой. Лабиринт улиц и каналов гарантировал быструю потерю ориентации, что давало хороший шанс на нахождение интересных мест.
"В этом городе хорошо гулять. Наверно, лучше, чем где бы то ни было. Когда бы я тут ни бродил, мне всегда бывает приятно. Я бы мог как следует его изучить, и тогда мне будет еще интереснее. Какая она путаная, эта Венеция, - искать тут какое-нибудь место куда занятнее, чем решать кроссворды."
Эрнест Хэмингуэй
"Площадь пустынна, набережные безлюдны.
Больше лиц на стенах кафе, чем в самом кафе"
Иосиф Бродский
Насчёт безлюдности - Бродскому очень повезло.
В большинстве случаев единственный вид одиночества в Венеции - это одиночество в толпе.
Площадь Святого Марка медленно подсыхала после "высокой воды" предыдущих дней. Табуны туристов перемещались по периметру, ступая по деревянным настилам. Тень от колокольни падала на безлюдное пространство - нетипичная вещь для обычно забитой до предела площади.
С этой тенью, кстати, связано выражение венецианского средневекового сленга "уйти в тень". По площади ходили продавцы вина на разлив, и, поскольку, на солнцепёке пьянствовать как-то не с руки, люди предпочитали употреблять их товар в тени башни. Со временем фраза "пойдём в тень" стала аналогом предложению выпить. А что... Звучит неплохо...
"...студенты ушли в тень, позвякивая конспектами в сумках..."
"С вами говорит плавучий вытрезвитель ночного дозора. Всем выйти из сумрака!..."
В 1609 году Галилео Галилей затащил дожа с сенаторами на колокольню, чтобы продемонстрировать телескоп собственного изготовления. Принципиально новым на тот момент это изобретение не было, но изменения, сделанные Галилеем, существенно улучшали телескоп, что могло дать венецианцам серьёзное преимущество в их вечных морских разборках с разными торговыми конкурентами. Галилею была предложена повышенная зарплата под обязательство продолжить разработку аналогичных приборов. Тот, уже имея в голове вариант переезда во Флоренцию, где ему была обещана возможность по максимуму заниматься собственными исследованиями, а не "военно-промышленными заказами", отказался. Интересно другое. В 1630-м году Венеция, традиционно клавшая с прибором и на церковь, и на Папу скорее всего смогла бы отмазать учёного от суда инквизиции и отречения. Но с другой стороны, останься Галилео в Венеции, у него просто не осталось бы времени для исследований, приведших к разработки теории, от которой ему пришлось потом отказаться под угрозой костра.
Мда...
Интересно, во время отречения у него всплывала в памяти картинка колокольни Святого марка, щедрое предложение дожа и собственные колебания принимать его или нет.
"Люди выбирают дороги, дороги выбирают людей"
"Сколь верёвочки не виться, а совьёшься ты в петлю..."
"На каждую хитрую жопу..."
"Оркестр гремит басами
Трубач выдувает медь
Думайте сами, решайте сами
Иметь или не иметь..."
Кому в этой жизни крайне не повезло, так это венецианской гондоле.
С одной стороны, конечно, вряд ли найдётся в мире другое средство передвижения, воспетое в таком количестве в мировой литературе, с другой - поэты с писателями, следуя древней традиции, по которой человек искусства должен быть трагичен, навешивали на гондолу в основном похоронные ассоциации.
"Холодный ветер от лагуны.
Гондол безмолвные гроба."
Блок
"Кто не испытывал мгновенного трепета, тайной робости и душевного стеснения, впервые или после долгого перерыва садясь в венецианскую гондолу? Удивительное суденышко, без малейших изменений перешедшее к нам из баснословных времен, и такое черное, каким из всех вещей на свете бывают только гробы, - оно напоминает нам о неслышных и преступных похождениях в тихо плещущей ночи, но еще больше о смерти, о дрогах, заупокойной службе и последнем безмолвном странствии."
Томас Манн
"Сравниваю гондолу с плавно качающееся колыбелью, в то время как ее верхняя кабинка представляется мне просторными похоронными носилками. Именно так! Мы же тем временем, словно по жизни, не задумываясь, качаемся и скользим по воде Большого канала"
Гете
Мда...
"Это ты, Степан, мощно задвинул..."
То есть, оно может быть и верно, конечно, но зачем же так серьёзно-то...
Так что в этом плане мне гораздо ближе подход Хэмингуэя:
Свернув влево, они поехали вдоль канала, где стояли у причалов рыбачьи лодки, и полковник наслаждался, глядя на коричневые сети, и плетеные садки, и строгую, красивую форму лодок. «Нет, живописными их не назовешь. Живописность - это дерьмо. Они просто дьявольски красивы»
Если есть транспорт, значит, где-то должно быть место, где у него стойбище. Болтаясь по городу, мы случайно вывалились на центральную авто- гондоло-станцию. Какие гроба?... Какие, нафиг, похороны???... Место, оптимистичней которого очень сложно что-то найти...
Отдельная песня - венецианские маски.
То есть понятно, что 90 %того, чем завалены лавки - туристский китч, и не более того. Типа матрёшек с Арбата или клейзмеров с иерусалимской Бен-Йегуды. Но оставшиеся 10 процентов... Гипнотизёры отдыхают... Я пытался найти маску, разделённую напополам: одна половина смеётся, другая плачет. Не нашёл. Будем искать...
"Венецианская маска, думала она, притягивает и отталкивает своей неподвижностью, фатальной окаменелостью черт. Как бы человек, но не человек, — символ человека. Пугающая таинственность неестественной улыбки, застылое удивление. Иллюзия чувств. Иллюзия праздника. Иллюзия счастья.
— Синьоре очень идут все маски, — сказал мягко по-английски художник. — Трудно выбрать, я понимаю... Примерьте-ка эту.
Он снял со стены незаметную вначале, с загадочной улыбкой, маску совершенно естественного цвета. Ни рисунка, ни тесьмы, ни цветных стеклышек...
— Какая-то... скучная, нет? — с сомнением спросила она, между тем зачарованно следя за его вкрадчивыми приглашающими руками истинного венецианца и на плывущую к ней, парящую в его руках, и одного с руками цвета, маску.
-О, не торопитесь, синьора. Тут есть секрет. Примерьте, и вы будете поражены сходством...
— Сходством... с кем? — спросила она недоуменно.
— С вами! — воскликнул он торжествующе. — Эта маска приобретает сходство с лицом любой женщины, которая ее надевает."
Дина Рубина
Люди, которым Венеция не пошла, обычно обвиняют её в двух смертных грехах.
Грех номер один, это мрачный город.
В принципе, верно. Большая часть узких закоулков не вызывают желания насвистывать, проходя по ним, весёлые мелодии.
Но, во-первых, для компенсации мрачности Венеции, всегда можно съездить на находящиеся под боком острова. Что Мурано, что Бурано - весёлый и разноцветный калейдоскоп, который может перебить любую хандру и прочую мелахрюндию...
"- А площадь Святого Марка - это там, где много голубей и где стоит такой громадный собор, вроде шикарного кинотеатра?
- Вот именно, Джексон. Это вы точно подметили. Все ведь зависит от того, как на что посмотреть. А теперь поглядите туда, за Торчелло, видите ту красивую campanile, на Бурано? У нее почти такой же наклон, как у падающей башни в Пизе. Бурано - густонаселенный островок, женщины там плетут прекрасные кружева, а мужчины делают bambini; днем они работают на
стекольных заводах вот на том островке, по соседству с другой campanile, это - Мурано. Днем они делают прекрасное стекло для
богачей всего мира, а потом возвращаются домой на маленьком vaporetto' и делают bambini."
Эрнест Хэмингуэй
Насчёт делания bambino ничего сказать не могу, но вот стекло там всё так же продолжают делать.
Кстати, по поводу стекла...
Когда во время визита в город цеховому старосте стеклодувов Лондона рассказывали о положение в этой области в Венеции, то упомянули, что по местным поверьям первая женщина была сделана из венецианского стекла. "Очень может быть" - отреагировал он - "Этого добра в Венеции в достатке: больше нигде не найдёшь столько бьющихся вещиц и столько штучек, любящих поломаться..."
А, во вторых, и в самой Венеции хватает оптимизма и теплоты. Просто нужно хоть немного войти в резонанс с этим городом...
Ночью здесь делать нечего. Ни нежной Дузе, ни арий.
Одинокий каблук выстукивает диабаз.
Под фонарем ваша тень, как дрогнувший карбонарий,
отшатывается от вас
и выдыхает пар. Ночью мы разговариваем
с собственным эхом; оно обдает теплом
мраморный, гулкий, пустой аквариум
с запотевшим стеклом.
Иосиф Бродский
"Веницейской жизни, мрачной и бесплодной,
Для меня значение светло.
Вот она глядит с улыбкою холодной
В голубое дряхлое стекло."
Мандельштам
"Странно отличается здешний колокольный звон от такового в Амстердаме. Там — устойчивость, могучая основательность бюргеров. Здесь — мираж, отражение в воде канала, вопрошающий гул рока
Но вот бой колоколов затих, и в наступившем плеске тишины послышался уже привычный ей крик гондольера: О-и-и! — и выплыла музыка, веселая растяжка аккордеона... Значит, кто-то из безумных туристов, несмотря на дождь, нанял гондолу...
Она плеснула в стакан еще немного граппы, выпила, зажевала черной маслиной и подумала, что завтра увидит, наверное, настоящее наводнение на Сан-Марко.
— Ну что ж, — сказала она неизвестно к кому обращаясь, — следующим номером вашей программы — "Высокая вода венецианцев". Посмотрим и это, господа— бляди-угодники... Посмотрим и это..."
Дина Рубина
"Голос давней жизни, от которой
Только красота одна осталась!
Утром косо розовое солнце
Заглянуло в узкий переулок,
Озаряя отблеском от дома,
От стены напротив - и опять я
Радостную близость моря, воли
Ощутил, увидевши над крышей,
Над бельем, что по ветру трепалось,
Облаков сиреневые клочья
В жидком, влажно-бирюзовом небе."
Бунин
Грех номер два - прущая из всех щелей туристкость города и циничное использование былой славы.
С этим спорить ещё сложнее. Венеция - место, где туристов имеют по полной программе. Достаточно посмотреть на цены в кафе. Причём, это совсем не новое явление.
Из заметок путешественника 17-го века:
“Гондольеры под мостом Риальто - самые порочные и безнравственные люди. Если незнакомец садился в одну из их гондол, его тут же отвозили в какой-нибудь бордель, где его хорошенько ощиплют, прежде чем он сумеет вырваться на волю…”
А это письмо англичанки о болванах-соотечественниках, датированное 1740-м годом:
" ...Большинство из них хранят нерушимую верность языку, которому обучила их в детстве нянюшка. За границу они выезжают только затем, чтобы купить новые наряды, в которых они будут блистать в неких тайных кофейнях, где наверняка не встретят никого, кроме себе подобных, и, увенчав ослепительной победой долгое ухаживание за служанкой какой-нибудь оперной дивы, которую, возможно, запомнят на всю жизнь, вернутся в Англию и будут считать, что теперь в совершенстве разбираются в людях и нравах..."
Так что ничего нового в этом туристском понте и распиливании на бабки старого имени города нет. Другое дело, что городов, делающих это - вагон и маленькая тележка. Венеция - одна. И дело тут не только в каналах и гондолах - ко всему этому антуражу привыкаешь очень быстро. Есть что-то ещё...
"Вереницей похожие
Мимо нас города,
но Венеция дожей -
Это всё-таки да..."
Александр Галич
"Тут, видно, надо быть парнем бедовым, чтобы тебя полюбили. Они ведь так и не признали ни Роберта Браунинга, ни госпожу Браунинг, ни их собаку. Эти трое так и не стали венецианцами, что бы там мистер Браунинг об этом ни писал. «А что значит „бедовый“? - спросил себя полковник. - Я так часто употребляю это слово, что должен бы знать его смысл. Сорвиголова? Скорее, тот, кто умеет все поставить на карту и не выйдет из игры, сколько бы ни проиграл. Или просто тот, кто готов играть до конца."
Эрнест Хэмингуэй
Я не знаю что было раньше: курица или яйцо. Сначала Венеция начала притягивать бедовые головы и тем самым стала интересна сама, или, будучи притягивающим городом, сумела притянуть к себе бедовые головы. Собственно, какая разница. Важен результат...
"Мокрая коновязь пристани. Понурая ездовая
машет в сумерках гривой, сопротивляясь сну.
Скрипичные грифы гондол покачиваются, издавая
вразнобой тишину.
Я пишу эти строки, сидя на белом стуле
под открытым небом, зимой, в одном
пиджаке, поддав, раздвигая скулы
фразами на родном.
Стынет кофе. Плещет лагуна, сотней
мелких бликов тусклый зрачок казня
за стремленье запомнить пейзаж, способный
обойтись без меня."
Иосиф Бродский
Думаю, что человек, очень крепко завязанный на Венецию и в жизни, и в смерти, знал, что говорил...
http://shvil.livejournal.com/116170.html
