огласно опросу «Левада-центра», 74% россиян поддержали бы действия российского руководства в случае военного конфликта с Украиной. Вроде бы шокирующая готовность трех четвертей россиян поддержать гипотетическую войну с «братской» — по недавней официальной терминологии Кремля — страной, увы, имеет вполне рациональные объяснения.
Мы столкнулись не только с тоской по империи в головах и сердцах никуда не девшихся за четверть века «совков», которым официальная российская пропаганда вдолбила, что гибель СССР — результат происков внешних сил и национальное унижение, требующее искупления. Это не только наивное желание — без объективного взгляда на экономические и политические возможности своей страны — снова пожить в «великой державе», величие которой измеряется в квадратных километрах территории, способности забирать чужие земли и заставлять других бояться, а не в умении производить нечто ценное и значимое для всего человечества. Это еще и верный признак фактического забвения в России как Великой Отечественной войны, так и более близкой нам по времени войны в Афганистане. Мы по факту забыли, что такое воевать и оплачивать жизнями людей либо действительно благородные цели вроде спасения мира от фашизма, либо политические авантюры власти вроде вторжения в Афганистан.
Опрос «Левада-центра» был проведен 21-24 марта, на гребне волны эйфории от присоединения Крыма. Выборка была стандартной: опросили 1603 человека из 45 регионов, статистическая погрешность не превышала 3,4%. Конечно, вопрос формулировался не в лоб — вы за войну с Украиной или против нее. Точная формулировка звучала так: «Если военный конфликт между Россией и Украиной произойдет, будете ли вы поддерживать руководство России в такой ситуации?» Три четверти ответили «да» и «скорее да», только 13% сказали «нет» и еще 13% затруднились с ответом. При этом 13% респондентов уверены, что такого конфликта не случится, а 53% сочли его маловероятным.
Говорить, что три четверти россиян за войну с Украиной, на основании этих данных некорректно. Россияне готовы поддержать эту войну, но не считают ее вероятной. Если бы их спросили, готовы ли они погибнуть на войне с Украиной или потерять своих родных и близких, желающих, скорее всего, было бы меньше. Но все равно опрос очень показателен. Ведь совершенно очевидно: в нынешней ситуации единственной стороной, которая могла бы начать то, что социологи деликатно назвали «военным конфликтом», — это Россия.
Казенная память о Великой Отечественной войне выродилась в пафосную конъюнктурную борьбу с «фальсификацией истории в ущерб интересам России». При этом всех ветеранов так и не обеспечили отдельными квартирами — хотя столько раз обещали на самом высоком уровне. Война в Афганистане забыта, что вполне логично для страны, власти которой хотят вычеркнуть из памяти позорные страницы истории и военные поражения. А раньше ведь были и уроки памяти в школах, и встречи с матерями погибших в Афганистане «воинов-интернационалистов» (тоже напрочь исчезнувшее словосочетание). Память о войнах, и главное, об их жертвах, из сознания россиян вытравлялась и выветривалась. Чеченская война никогда официально войной не считалась, она у нас называлась контртеррористической операцией. Причем Чечня в сознании россиян всегда была чужой — уж точно «дальше» Крыма. Маленькая победоносная война с Грузией не утолила имперского голода и тоже быстро забылась — Южная Осетия и Абхазия слабо тянут на духовные скрепы (Крым в этом смысле на спринтерской исторической дистанции окажется эффектнее.) А результаты развития двух этих республик после отторжения от Грузии российскими войсками, мягко говоря, не дают оснований для национальной гордости.
При этом ценность человеческой жизни в стране ничтожно мала. А градус агрессии в отношении внешних врагов все последние годы постоянно повышался.
В результате в России сформировались вполне объективные условия для того, чтобы три четверти россиян поддерживали войну. Практически любую.
Страшен не сам по себе слепой ура-патриотизм. Хотя, как любой стадный инстинкт, он приводит только к нарастанию внутренней агрессии в обществе и создает бытовую почву для репрессий. В российском народе потеряна историческая память об опасности войны как таковой. Мы не боимся быть страной-агрессором. Напротив, мы считаем, что это «круто». Мы не понимаем, что дело не в санкциях и не в имидже страны. Мы готовы бить и своих, и чужих, чтобы нас боялись. Но до нас словно не доходит, что в этой развязанной нами бойне в итоге могут убить каждого из нас. Точнее, этого не боятся те, кто готов поддержать войну, в которой Россия однозначно стала бы агрессором.
Россия не вчера стала страной военной пропаганды. И теперь пожинает плоды этой тотальной милитаризации сознания. Ведь в состоянии внутренней войны мы живем уже давно — как минимум три последних года.
