Многие вещи вообще не должны быть регламентированы никакими законами. Например, никак, буквально никак не должно государство защищать чувства верующих. Я исхожу из того, что Бог всемогущ и, если бы хотел защитить чувства верующих, послал бы легион ангелов с огненными мечами, каковые ангелы надавали бы в торец равно кощунникам и священникам, сшибающим народ дорогими автомобилями.
Не посылает, однако. И очень понятно почему. Потому что большинство человеческих решений имеют смысл только в том случае, если приняты свободно. Потому что если бы ангел с огненным мечом на входе в храм Христа Спасителя велел бы Надежде Толоконниковой не танцевать на солее, а Толоконникова послушалась бы, это бы не считалось победой благочестия над кощунством. И если бы ангел с огненным мечом велел патриарху Кириллу никогда не носить дорогих часов, а патриарх посыпал бы голову пеплом, оделся в рубище и провел бы остаток жизни в монашеской келье, это бы тоже не считалось победой нестяжательства над чванством. В присутствии ангела с огненным мечом даже и Путин, пожалуй, не пошел бы на третий срок. Но ни один человеческий поступок не может считаться благородным, если совершен под давлением ангела с огненным мечом, полицейского с дубинкой, ограниченного контингента войск быстрого развертывания или какого угодно еще добра с кулаками.
Значение имеют исключительно поступки, совершенные свободно, и Бог это знает лучше всех (даже если Его нет), потому что Он это придумал.
Точно так же совершенно не нужно защищать великий, могучий, правдивый и свободный русский язык от его же собственной обсценной лексики. Это так же глупо, как защищать человеческий организм от его же собственных каловых масс. Если из организма исчезли вдруг каловые массы, это значит, что организм умер, вскрыт, выпотрошен и забальзамирован. Куда полезнее было бы не запрещать матерные слова, а изучать язык, читать написанные на нем хорошие книжки. Тогда глядишь рано или поздно даже и депутат Государственной думы научился бы родной язык чувствовать и сообразил бы, что обращенные к нему слова «не будете ли вы так любезны в метафорическом смысле отправиться в анальное отверстие» звучат куда обиднее простого «иди в жопу».
Лет семь назад, помнится, я поехал в Великобританию писать серию репортажей о тамошних парламентских выборах. И вдруг обнаружил, что британский избирательный закон значительно, значительно, значительно хуже российского. Это было поразительно: триста лет парламентаризма — и никаких, буквально никаких мер не принято против фальсификации выборов.
В деревне под Манчестером я спросил главу местной избирательной комиссии, как они борются, например, с кандидатами-двойниками. И получил ответ:
— Что такое кандидаты-двойники?
— Ну, если у вас от лейбористской партии баллотируется Джон Смит, то можно же штабу консерваторов найти фермера Джона Смита, зарегистрировать его и отобрать у лейбористской партии часть голосов, потому что люди наверняка попутают в бюллетене политика и фермера.
— Хм, — сказал глава избирательной комиссии. — Хм! Какая остроумная схема! — помолчал и добавил: — Но ею никто не пользуется.
— Почему же никто не пользуется? — спросил я.
И глава местной избирательной комиссии крохотного городка, затерянного посреди лугов и болот центральной Англии, дал гениальный ответ:
— Потому что она нечестная, эта схема, — помолчал и добавил: — Она нечестная, если только фермер Джон Смит не собирается и впрямь стать парламентарием.
На самом деле, чем больше законов, чем дотошней они регламентируют каждую секунду человеческой жизни, чем подробнее расписывают, как именно защитить такую, например, эфемерную вещь, как чувства, тем, стало быть, хуже наши дела. В преуспевающих обществах законов мало, написаны они коротко, характер имеют самый общий и никогда не вторгаются в сферы, которые никак нельзя определить.
(c) Валерий Панюшкин
